Реальная оппозиция в современной России заложена в президентских институтах прямой демократии — «Народном фронте» и общественных палатах. Ставка на публичную конкуренцию идей и лидеров общественного мнения должна поставить бюрократию на место

“Это настоящая война“, — считает Александр Бречалов, сопредседатель Центрального штаба Объединенного народного фронта» (ОНФ), секретарь Общественной палаты РФ, осторожно раскрывая секреты работы активистов в российских регионах. Президентские институты прямой демократии чем только ни считали — и протопартией, конкурентом «Единой России», и запасным политическим аэродромом для Владимира Путина, и банальной отдушиной для народного недовольства. А оказалось, что за несколько лет родилась вполне реальная оппозиция — не в политическом смысле, конечно, но как главный противник забронзовевшей бюрократии. В борьбу с ее растущими аппетитами кинули не армию и погоны, а самого естественного интересанта — представителей народа, гражданских активистов, ЛОМов, как теперь модно говорить, то есть «лидеров общественного мнения». Региональные общественные палаты и ОНФ, по сути, создают вертикальные механизмы позиционирования местных неформалов, «сумасшедших», «оппозиционеров» на федеральном уровне, вынуждая губернаторов и их аппараты учитывать контрповестку. Там, где система эволюционирует с трудом, то есть практически везде, идет война с «президентской опричниной» — угрозы, побои, шантаж, полный набор. Александр Бречалов, впрочем, исполнен оптимизма, ведь всего за пару лет его работы уже удалось пройти заметный путь.

— До сих пор самым отстроенным инструментом прямой демократии в регионах были общественные палаты при органах местной власти, созданные по закону, но выхолощенные по сути. Удалось ли вам активировать позитивную роль этого института, «включить» его?

— Полтора года назад, когда я возглавил Общественную палату РФ, мы в течение месяца провели инвентаризацию региональных палат. В 90 процентах случаев модель формирования общественных палат была абсолютно однотипной: глава региона и, соответственно, правящая элита формировали ее исключительно вручную, под себя и свои задачи. Это были декоративные институты. В 90 процентах случаев ни одна общественная палата региона не брала никакой критической повестки. Очень низка эффективность работы с обращениями граждан. То есть получается процесс ради процесса. Нам удалось уже через три-четыре месяца изменить ситуацию: сегодня из 85 общественных палат активных — 50–55. Самое главное, что многие из них имеют свою повестку и мнения, отличные от муниципальных и региональных властей и даже, может быть, федеральных, но в разрезе территории, на которой работает палата.

— Как удалось так быстро вывести формирование общественных палат из-под влияния региональной элиты?

— Мы выстроили эффективные коммуникации. Каждую среду у нас общая летучка. Мы постарались вовлечь в онлайн-формат работы все общественные палаты. Далее, мы, не имея правовых рычагов влияния на региональные палаты, в первые три месяца выбрали такой курс: создание конкуренции в общественно-политической плоскости в регионе через поиск лидеров общественного мнения и их поддержку. На первом пленарном заседании Общественной палаты РФ все ожидали выступлений известных общественников. А мы вперед пустили обычных граждан, часть которых даже не являлись членами региональных палат. Они выступали и делали презентации. У нас было около 25 проектов из разных регионов. Это был фурор.

— Кто отбирал проекты?

— Я и моя команда в ходе поездок по стране. Когда я приезжаю в регион, то в первую очередь встречаюсь не с ОНФ и региональной общественной палатой, а с активистами. В интернете они все видны: блогеры, журналисты, желательно оппозиционные. Мы тщательно изучаем общественное поле региона, ищем таких активистов — реальных, не формальных.

К примеру, Екатеринбург. Самый интересный был для нас регион. Там есть серьезный актив и у «Опоры России», и у «Народного фронта». И, конечно, мы в том числе на них опирались. Но когда туда поехали, пригласили таких «городских сумасшедших» — Сергея Колясникова и Илью Белоуса. Наша встреча — я очень хорошо ее помню, она вся под видео была — прошла в атмосфере такого пренебрежения ко мне. Прямо так и говорили: «А чего вы сюда пришли, чего встретились-то?» Они априори считали, что я от власти, от ОНФ, от палаты, а значит, это все декорации. Спустя год ситуация такая: Колясников — член Общественной палаты Свердловской области и в ОНФ вошел. Это не потому, что много кричал, а потому, что получил федеральную площадку, он выступал у нас на пленарном заседании. Мы его стали подключать к СМИ, к федеральным мероприятиям. И таких много, сотни человек.

Конечно, для региона это кошмар: без их ведома человека выводят на федеральную орбиту. Он задает вопросы в прямом эфире президенту, он дает комментарии федеральным СМИ. Это же не искусственная история. У Колясникова огромная аудитория, он шестой по цитируемости в «Живом журнале», пишет интересные экспертные материалы. И мы никак не влияем на их содержание. Когда знакомимся, когда люди попадают в наш проект «Перспектива» по поддержке лидеров общественного мнения, мы им говорим: «Ребята, вы какими были, такими и оставайтесь. Мы ни в коем случае не хотим вам прикручивать наши смыслы».

— Когда вы говорите «городской сумасшедший», вы ведь даже не в переносном смысле употребляете словосочетание, а имеете в виду, что человек «сумасшедший» для местной власти, поскольку что несет контрповестку, имеет особое мнение.

— Сто процентов. Есть действительно городские сумасшедшие, люди с безумством. А есть… Вот Свердловская область, Екатеринбург. Здесь сложилось некое общественно-политическое поле. Уважаемые люди, многие из них вполне эффективные. Тем не менее это назначенные общественники. Когда я руководителю Общественной палаты Свердловской области сказал: «Слушайте, я пригласил на нашу встречу Колясникова», он взорвался: «Да вы что, с ума сошли?! Это же городской сумасшедший, маргинал! Нет, только не при мне». Вот почему я эти слова про сумасшедшего и употребил. Однако я поставил жесткое условие: Колясников выходит на сцену и выступает. Теперь у них вполне конкретная работа.

Полтора года назад так было в каждом регионе: если ты не в списке губернатора, то ты маргинал, даже если у тебя повестка положительная. Это штамп. Например, Эдгар Петросян, Волгоградская область. У меня началось общение с ним с «Фейсбука». Он в личку мне писал о растратах, о коррупции, о нарушениях в госзакупках. К кому бы я ни обращался, никто не характеризовал его положительно. Эти люди, как огурец в рассоле, были пропитаны информацией, что это безумный чувак.

А у него история очень интересная. И кстати, таких историй у нас очень много. Петросян — аспирант Волгоградского университета, вступил в «Единую Россию». Единственный, наверное, из членов «Единой России» Волгоградской области изучил устав. Приходит, говорит: «Ребята, у нас по правилам вот это написано, а мы делаем совсем по-другому». Через два месяца он предложил исключить из рядов «Единой России» бывшего губернатора Волгоградской области Боженова, причем это все под запись говорилось. После чего его самого исключили из партии. В итоге благодаря нам 27 ноября он выступал перед президентом по проекту «За честные закупки». Это просто ломает создавшуюся конструкцию! А мы вытаскиваем сотни таких персонажей, на которых вице-губернатор по внутренней политике смотрит и думает: «Да что мне с ним делать-то? Я могу на него обращать внимание, могу не обращать, но он уже там!»

— И как себя обычно ведут региональные власти?

— Все по-разному. Девять из десяти — звонок личный, приезд, встреча, «давай сотрудничать». Могут и в депутаты выдвинуть, могут и должность дать. Наш активист Михаил Паутов в том году участвовал в выборах в Томскую городскую думу. Не прошел, занял в итоге второе место. Он тоже 27 ноября был на встрече с президентом. Через час после окончания ему звонок от вице-губернатора: «А что ж ты так? А что к нам не обращаешься?» Паутов говорит: «Да я как-то в проекте “За честные закупки”». — «А нам это и надо, вот приезжай». Замглавы по внутренней политике увидел в нем перспективу, готов взаимодействовать, а не доказывать, кто здесь лидер общественного мнения. Девять из десяти работают так.

— Мы летом встречались с оппозиционерами в Новосибирске. Там была одна жесткая общественница, антипутинская, которая собирала знаменитый митинг «против тех», «против “Тангейзера”», 15 тысяч человек. Она жесткая, но и с ней можно разговаривать. А остальные кто велосипедную дорожку просит, кто про экологию говорит. Они же нормальные люди. В них нет ненависти, злобы. Я так понимаю, абсолютное большинство активистов именно такие, да? Просто их вытесняют, с ними не хотят работать.

— Абсолютное большинство такие. Приведу пример. Якутск, одна из центральных дорог. Такие ямы, что люди там колеса оставляют. Активисты во главе с Антоном Жондоровым писали-писали, но их не слышали. Они сами собрали деньги, заплатили, залатали дороги. Что в этом плохого-то? А Борисов (Егор Борисов, губернатор Республики Саха (Якутия). — «Эксперт») на Бречалова обижен. Я приехал тогда в Якутск, мы общались. С ним только 15 минут, а с активистами три часа провел — обида. Жондорова поддержал — обида, Атласову поддержал в онкоцентре — обида. Он мне говорит: «Зачем вы их пригласили?» Но это же парадокс! Люди не понимают, что при современных средствах коммуникации можно с высокой долей вероятности до президента достучаться. Можно сколько угодно хихикать, но «Фронт» дает такую возможность и предоставляет соответствующие площадки. И глава региона, который этого не понимает, который начинает противодействовать, закатывать, проблемы создавать, в конечном счете навредит только себе.

Есть такие главы регионов, которые готовы исправлять ошибки, готовы работать, но не допускают какого-либо публичного освещения деятельности. В их понимании глава должен быть непререкаем в глазах потенциальных избирателей. Это такая срединная история. Но есть группа — слава богу, небольшая, которая любую критику, даже конструктивную, воспринимает как личную обиду. Мне кажется, это уже патология, и это беда для региона.

Но если подытожить, то ситуация постепенно меняется за счет конкуренции, за счет появления ЛОМов, на которых мы опираемся. Но она еще далека от того, как, в моем понимании, должна быть выстроена система. По-хорошему, глава региона должен быть сам заинтересован в конкуренции в общественно-политическом поле.

— По идее, именно губернатор должен поднимать наверх этих ЛОМов, а в нашем случае таким лифтом является ОНФ?

— Да. Почему это нужно? Потому что это простой инстинкт самосохранения. Собрал всех общественников, они выговорились, записал в блокнот, у тебя больше информации. Проблемы остаются муниципальными и региональными, а не уходят в федеральную повестку. И второе: губернатор получает объективную оценку ситуации. Мы стремимся к тому, чтобы глава региона не уходил от этого диалога. Да, есть перегибы, есть люди, которые за деньги раскачивают ситуацию в пользу бизнес-элит и госдепа. Но на самом деле это все становится очевидным очень быстро.

Когда общественная палата региона реально открыта для коммуникаций, все вылезает. Невозможно каждый раз кричать с трибуны, не показывая результат. Люди все видят. Мух от котлет они сами отделяют.

Поэтому создание некой параллельной конструкции прямой демократии в виде ОНФ, в первую очередь, и общественной палаты — это очень важная тема. Она не менее важна сейчас, чем укрепление армии и экономики. Потому что где, в каком регионе случится нарыв, предсказать непросто.

Я был в этом году на Сахалине, на острове Итуруп. Идеальное место для того, чтобы качнуть ситуацию, просто идеальное. Там ни одного НКО! Есть кусочек острова от аэропорта до Курильска, сам Курильск и несколько мест, вокруг которых теплится жизнь. Часть территории после землетрясения так и не убрана и не отстроена. Там шесть с половиной тысяч человек. И соседи активнее действуют, чем мы. Кто будет менять ситуацию? Бизнес? Власть? Но я не вижу, чтобы они там что-то делали. Значит, общественные институты. Мы фактически вручную создаем там НКО, находим активистов. Помогаем им через Минюст. Мало того, способствуем получению грантов.

— В моем представлении достаточно большое количество территорий страны, в основном отдаленные, — это очень просто сложенное общество. Есть население, есть власть. А все остальные элементы системы, гражданские институты, которые должны быть посредниками, практически отсутствуют. И ОНФ, по большому счету, занимается усложнением жизнеустройства, способствует развитию гражданского общества и выявляет новые точки низовой, посреднической активности между властью и населением.

— Этим скорее Общественная палата занимается. ОНФ — это все-таки отдельные треки, проектная работа. Общественная палата — это то, о чем вы говорите. Классную тему затронули. В мегаполисе, административных центрах — там ситуация более или менее понятна. Там есть куда приложить себя инициативным людям, где деньги достать и так далее. А вот отдаленные территории, малые города и деревни — там возможностей практически ноль.

Мы обратились к президенту, в послании Федеральному собранию он нас поддержал. Появится новый грантооператор, который будет заниматься только проектами НКО на селе и малых территориях. Пока мы не можем говорить о сумме, но я думаю, что она будет достаточной для начала, чтобы поддержать всех, кто достаточно активно ведет себя на местах. Именно для того, чтобы поддержать конструкции, которые там являются связующим звеном, которые привносят содержательную повестку в жизнь, обеспечивают обратную связь.

— Региональные власти что-нибудь в этом направлении делают? Почти всегда в областном центре какая-то жизнь есть. А уж в каком-нибудь Екатеринбурге — много жизни. А если брать даже стотысячные города, то там все очень чахло.

— Очень мало территорий, где имеется программа поддержки некоммерческих организаций на местах, где, условно, населения 25 тысяч и меньше. Карелия, наверное, один из лидеров. Глава региона Александр Худилайнен при небольшом дефицитном бюджете, при не очень широких возможностях находит, как такие проекты поддерживать — абсолютно не ангажированные ни им, ни партией, никем. Опять же Ульяновская область. Сахалин, наоборот, в минус ушел при Хорошавине. В Южно-Сахалинске есть сильные проекты, которые просят поддержки, но не получают ее. А Сахалин профицитный у нас все-таки регион.

Прямой связи между экономическим благополучием предприятия, территории, муниципалитета, региона и деятельностью НКО нет абсолютно. На Чукотке одна за одной регистрируются НКО, которые загружаются деньгами. Это мы сейчас с Минюстом видим. Почему? Именно потому, что там этим не занимаются. И наоборот, когда в Татарстане программы есть вплоть до поселений: ремонт дома культуры, поддержка гражданских инициатив — там удерживается баланс.

Я лишь около десяти регионов могу назвать, где глава региона, его команда как-то системно работают не только с отдаленными территориями, а вообще с НКО.

ЛОМы сильнее СМИ
— Давайте поговорим про региональные и независимые СМИ. Есть живые?

— Абсолютно точно есть: «Примамедиа», «Тайга.инфо», «Челябинский обзор»… По крайней мере, все то, о чем мы говорили, они у себя разместили, причем без купюр, без фильтров. На уровне блогеров — тот же Игорь Гладков из Белгорода, еще некоторые, кто активные и не боятся что-то писать. Наталья Нестеренко, станица Динская Краснодарский край, президенту вопрос задавала. Это абсолютно настоящее.

Алексей Костылев, интернет-издание «Ясно», Кубань. Хотя Кубань — это особый регион, где СМИ не живут. Там они либо пытаются выжить, либо ходят строем. Про Костылева отдельная история. Я приехал в Краснодар на форум «Сообщество». Он садится напротив, и повторяется история Екатеринбурга: «Что вы там трете? Вот выборы — что вы от них ждете?» И улыбается. Я в ответ: «А вы чего ждете?» — «Да я ничего не жду». — «А почему?» — «А потому что в Госдуму попадают не те люди». Я говорю: «А почему они попадают туда? Вы же выбираете. Вот смотрите, отмотаем пять лет назад. Прошли выборы. У вас есть права. Вы ходили на прием к вашему депутату?» — «Нет» — «А почему? Глядишь, окажется, что он на прием и не ходит». И потом говорю: «Сделайте медиапраймериз». Это уже он сам предложил: сделать анализ медиаактивности депутатов Государственной думы от Краснодарского края. И первым взял и опубликовал. Оказалось, что только двое из них имели больше пятидесяти публикаций, комментариев и так далее, а шесть человек вообще в информационном пространстве не появлялись, об их деятельности ничего неизвестно. Он параллельно сделал еще одни медиапраймериз, для местных общественников. Оказалось, что они значительно активнее депутатов. Имелась в виду активность в информпространстве в отношении общественных, социально значимых и острых тем.

— И все же это единичные примеры оппозиционных СМИ. Что делать с системой? Как вы считаете, если бы Общественная палата контролировала назначение главных редакторов, это была бы правильная идея?

— Считаю, что неправильная. Я любое регулирование со стороны палаты, кроме регулирования экспертизы законопроектов, считаю неправильным. У нас звучат уже возгласы: «Давайте законодательную инициативу нам». Это всегда путь к бюрократизации, и он неплодотворный. Я не могу, извиняюсь, за всех ручаться, что они на том или ином участке не свильнут. Все должно быть в конкурентном поле, все должно быть открыто, если брать на вооружение такие принципы, как легитимность, открытость, конкурентность.

— Если сейчас нет возможности сделать газету и телевизионный канал, не надо к этому стремиться, то надо работать с тем, что есть? Я правильно понимаю? Есть блогеры — значит, надо работать с ними. Нельзя спешить.

— Абсолютно верно. А потом, зачем? Я могу сказать, что есть тот же Колясников, а сейчас уже и Паутов, и Яков Казацкий, активист наш из Калуги, который в одни ворота выиграл мандат в городскую думу. До выборов было три месяца. Он поучаствовал в праймериз и победил всю «Единую Россию», с огромным отрывом. Ему дали место в гордуме.

Я к чему? Вот такие сильные ЛОМы, которые в ЖЖ пишут, в блогосфере, имеют влияние больше, чем некоторые центральные газеты. Абсолютно точно, как эксперт, говорю. И это один человек, без редакции. Возможно, они уже достигли потолка в этом формате. И на самом деле им сделать качественное интернет-издание никаких проблем не составляет. Через «Яндекс-кошелек», через краудфандинговую площадку он привлечет денег столько, сколько ему надо для успешного интернет-издания. Я в этом уверен.

Но, опять же, никакого административного ресурса не будет. Не будет Бречалов давать деньги, никаких грантов. Это должно быть в конкурентном поле.

— То есть когда мы называем проблему, что региональные СМИ находятся в зависимости от местной власти, то решение не в дерегулировании рынка, а в создании альтернативы в лице тех же лидеров общественного мнения?

— Не надо ничего создавать. Надо дать этому рынку жить по законам конкуренции. Я сейчас буду ставить задачу нашим молодым активистам: Илье Новодворскому, который сделал фильм «Здесь живут люди» про Донбасс, его в Каннах показывали; тем же Казацкому, Паутову. Задача простая. Какие-то там товарищи делают кино, ляпают материал из общеизвестных фактов и получают два миллиона просмотров. Но у нас контента эксклюзивного про доброту людей, про уникальные проекты, про природу, про историю за полтора года набралось море. Мы просто не умеем это упаковывать. Мы не умеем из этого делать то, что будет давать миллион просмотров.

Нужно поставить такую задачу: найдите подход такой, чтобы это вызывало интерес, цепляло. Понятно, что насилие, грабежи в первую очередь будут пользоваться спросом. Но надо хоть как-то с этим конкурировать. Поэтому не надо ни в коем случае искусственно что-то делать, за исключением отдаленных территорий, где нужно, чтобы была газета про национальную культуру, язык и так далее.

Вот на Кубани субсидии каждый год получали 18 изданий, одни и те же. А это одни и те же нудные, скучные колонки.

— Регионы на эти цели выделяют огромные деньги. Полмиллиарда — это типичная цифра для каждого субъекта. А весь объем президентских грантов — всего 5,2 миллиарда. Что с этим делать?

— Давать деньги на конкурентной основе. Главный редактор «Краснодара сегодня» не должен быть уверен, что он в следующем году опять получит субсидию. Он должен соответствовать тем критериям, которые в конкурсных требованиях указаны. А самое главное — его должны лайкать. Если в регионе активист ведет блог, который в разы больше имеет лайков, если у него есть издание, он и должен получить деньги в какой-то там пропорции. И это сделать очень просто, было бы желание.

Если глава региона не будет сам конкурировать в открытой информационной повестке, а решит создавать квазиантураж вокруг себя, эту повестку очень технологично раскачают госдеп, бизнес-элиты и кто угодно, тут большого ума не надо. Просто пока у наших оппонентов нет конкретной задачи такого масштаба.

— То есть, риск заключается в выбрасывании из повестки настоящего, живого, органичного?

— Совершенно верно

— С другой стороны, правильная политика заключается в том, чтобы на это органичное опираться. Тогда возникает какая-то здоровая жизнь. Пусть будут какие-то критичные тенденции, но она будет здоровая.

— Когда живое, клокочущее с пульсом остается вне повестки региона — это очень опасная, преступная иллюзия. Ты заходишь и думаешь, что, имея бюджет и людей в погонах, всех укатаешь. Это глупость полная.

— У нас любят критиковать политическую систему, что она авторитарна и так далее. Но она ведь вполне органична, демократична, она по Конституции демократична. Ее невозможно вывернуть наизнанку. Если двигаться в другую сторону, в сторону «людей в погонах» — она будет ломаться, она будет отторгать. Ее так только разрушить можно.

— У нас сильный лидер, его решения, его действия реально эффективны, они смелые, они про Россию. И этим пользуются люди, которые не представляют из себя, прошу прощения, ничего. Я приезжаю в некоторые регионы, и вижу, как до глупости доходит. То есть закатывание, причесывание всего и вся с таким желанием, с пониманием того, что у президента все-таки рейтинг реальный и очень высокий. И люди на этом рейтинге выедут, этот срок, который у них есть, отработают. А дальше и не заглядывают.

Я искренне считаю, что оппозиция — это не тот, кто против Путина. Оппозиция — это тот, кто против неэффективных решений, против решений, действий, которые вредят, — двор, город и так далее. Вот сейчас оппозиция — ОНФ. Это парадокс. С нами ведут настоящую войну. Я вам серьезно говорю: войну. Даже не в том смысле, что кто-то на эмоциях начинает угрожать, нет. Люди отчаянно не хотят меняться. Мы вскрываем серьезнейший такой нарыв.

Мы отслеживаем покупку дорогих автомобилей, полеты на чартерах. Так они их проводят через аренду. А если не через аренду, то с бизнесом договариваются. Потрясающе упорное желание устоять в этой своей системе координат. И эта война похлеще, чем истории с Навальным. То, что происходит в регионах, — раскачивали бизнес наших активистов, били, поджигали имущество — это в порядке вещей. По идее, получается, что президентское движение находится в оппозиции к очень большому количеству государственных служащих. Это парадокс. Я даже не знаю, как это оценивать.

— Да нет, это не парадокс, это скорее классика, описанная еще Вебером. Бюрократия ощущает себя классом, но теряет часть власти, символической власти. Самолеты — это же тоже власть, ее символы. Когда бюрократия сопротивляется — это норма. И поскольку бюрократия, образно говоря, сегодня имеет избыточную власть, своей части власти недостаточно у общественности, у средств массовой информации. Поэтому президент помогает другим группам общества двигаться, отбирать свою часть власти у бюрократии. Это нормальная ситуация, это политическая борьба. Поэтому ОНФ в оппозиции.

«Шестнадцатый год — это регионы, это земля»
— В этом смысле тот факт, что ОНФ не является частью этой бюрократии, не имеет официальных «корочек» — как раз сильная черта президентского института. Но не потеряют ли доверия представители ОНФ после того как получат (и уже получают) депутатский статус?

— ОНФ — это большое движение, которое работает как проектный офис. Есть проект «За честные закупки», это борьба с коррупцией, есть проект по мониторингу исполнения указов президента, есть центр мониторинга по экологии и защите леса. Но для более эффективного решения возникающих проблем, конечно, необходимо заручаться поддержкой законодательной власти на разных уровнях, и это не только Государственная Дума.

— Не возникает конфликт интересов?

— Нет, наоборот, это будет в плюс и в помощь. Здесь важен человеческий фактор во всем. Не важен бренд. Сегодня человек —предприниматель, а завтра — сити-менеджер. Сегодня он боролся против того сити-менеджера, а сам стал сити-менеджером, и количество жалоб увеличилось в десять раз. Гарантировать, что каждый сохранит в себе стойкость, невозможно.

У нас на грядущие выборы идет много активистов — не только представители ОНФ, но и от проекта «Перспектива» Общественной палаты, самовыдвиженцы, которые будут участвовать в праймериз «Единой России», и просто сами по себе. Нужно обязательно, в хорошем смысле, раскачивать эту замшелую политическую конструкцию. У меня нет иллюзий, что вот так все поменяется в раз, — будут свои перегибы. Но если, возвращаясь к самому началу, региональные общественные палаты, «Общероссийский народный фронт» действительно станут открытыми площадками для коммуникаций и на этих площадках будут реализовывать себя гражданские активисты, расти как профессионалы, то это будет огромный плюс для страны.

Я думаю, в 2016 году будет реализован лишь пилотный проект нового формата. А вот период с 2016-го по 2021 год и выборы 2021 года должны быть очень интересными.

Когда живое, клокочущее с пульсом остается вне повестки региона — это очень опасная, преступная иллюзия. Ты заходишь и думаешь, что, имея бюджет и людей в погонах, всех укатаешь. Это глупость полная
За эти пять лет, я надеюсь, Общественная палата России, общественные палаты в регионах станут более независимыми и эффективными. Основной своей целью не формально, а реально они поставят поиски и поддержку лидеров общественного мнения. Это первое. Вторая цель — экспертиза всех законопроектов, так или иначе касающихся социальной жизни. Через эту работу изменится отношение глав регионов вообще к общественно-политической конструкции. И, может быть, это иллюзия, но я верю, что и глава региона, и федеральный центр будут заинтересованы в том, чтобы в законодательных органах власти того или иного уровня находились люди, которые за страну, лидеры общественного мнения со своей повесткой. С другой стороны, практически все люди, которые с нами работают, понимают, что их цель — не «вдох, мандат, значок, выдох».

— В этой связи, какую задачу ставит перед собой ОНФ на ближайший год?

— Два года мы делали акцент на федеральные форумы: «Медиафорум», тематические форумы по вопросам здравоохранения и образования. А теперь мы идем в регионы. В первую очередь для того, чтобы ту аудиторию, которая не ангажирована, местных активистов этими форумами поддержать, усилить и показать всем, что сейчас акцент — это региональная повестка

— Региональная или межрегиональная?

— Межрегиональная. Конечно, в каждом субъекте мы не сможем сделать качественно. Но это не локальные форумы, это форумы с участием сопредседателей центрального штаба. Безусловно, мы информируем нашего лидера, президента страны Владимира Путина, о том, что мы едем в регионы. Это федеральный уровень. Что касается Общественной палаты, то форумы «Сообщество» тоже пройдут в каждом округе, а финал — в День народного единства 3–4 ноября в Москве. Надеюсь, тоже с участием президента.

— То есть федеральный уровень и региональная повестка?

— А другого пути нет. Вот моделировать можно через соцсети, через интернет. Но это эффективно только до определенного уровня. Например, приезжаешь в Иркутск, проводишь мероприятие. И люди на этом запале вкалывают. А если ты еще к ним прикручиваешь технологии, ресурсы, средства, то они живут долгое-долгое время. И работают еще продуктивнее. Они в живые коммуникации с тобой входят. Офлайн очень важен. Поэтому сейчас 2016 год — это регионы, это земля.